14 июня Коми региональный общественный фонд «Серебряная тайга» внесен в реестр некоммерческих организаций, «выполняющих функцию иностранного агента».
В этот реестр вносят те НК, которые не только имеют зарубежное финансирование, но и занимаются политической деятельностью. «Серебряная тайга» никогда не занималась политикой. Но в качестве «политической деятельности» чиновники расценили публичные высказывания директора фонда Юрия Паутова о том, что решение правительства Коми о слиянии Минпрома и Минприроды было ошибочным.
Итак, в минувшем июне директора фонда «Серебряная тайга» Юрия Анатольевича Паутова объявили Почетным экологом Республики Коми и одновременно — «иностранным агентом».
Но разговор будет не только об этом. На правах старинного знакомого (на ты и по имени) я расспрошу уважаемого ученого и эксперта-эколога международного уровня о наших лесах и хитростях международного финансирования.
Вот уже 20 лет в республике активно действует иностранная организация: защищает нашу природу от нас самих, обучает правильному лесопользованию, помогает продвигать продукцию лесопромышленного комплекса на внешний рынок. Почти 5 лет ее возглавляет наш человек.
Наследие под угрозой
— Насколько я знаю, тяга к науке и природе у тебя от родителей?
— Да. Я родился в семье почвоведов. Тогда — в
1955-м – они исследовали и отводили земли для целинных совхозов.
После целины мы переехали в Пермь. Отец стал работать в сельхозинституте, а жили мы на опытной станции. Я рос в доме на краю леса и потом поступил в Ленинградскую лесотехническую академию учиться на лесничего. Мне казалось это романтичным.
— Но ты лесничим не стал?
— Да. Учился я хорошо. Был ленинским стипендиатом и еще студентом занимался научной работой. Потом понял, что на самом деле лесничий – это больше бумажная работа. Поискал и нашел место с научной перспективой — Институт биологии Коми филиала Академии наук. Довольно быстро защитился и стал продвигаться по ступенькам научной карьеры. Было интересно. Особенно — в Чернобыле.
— Так ты еще и ликвидатор?
— Да, «корочки» у меня есть. Но наши экспедиции были чисто научные. До 1991 года мы каждый год выезжали в чернобыльские леса и фиксировали результаты этого грандиозного эксперимента.
— А как же ты попал в иностранный фонд?
— Все началось с Печоро-Илычского заповедника. Я там сотрудничал по научной части. И тут в Сыктывкаре появилось отделение Всемирного Фонда Дикой Природы (WWF). Это крупнейшая неправительственная природоохранная организация. Возглавил его Пшемышлав Маевски – типичный «гражданин мира». Родился проект: «Охрана и управление северными лесами: Печоро-Илычский модельный проект». Финансировало его правительство Швейцарии в лице Агентства Развития и Сотрудничества.
— А зачем это швейцарцам?
— Хороший вопрос. Почти у каждого развитого государства есть подобные подразделения. Они призваны оказывать помощь развивающимся странам. Там, где возникает угроза каким-то общемировым ценностям. Такие государственные структуры есть почти во всех развитых странах, что в Европе, что в Америке.
В 1996 году наши заповедники — «Печоро-Илычский» и «Югыд ва» – были единственные в России, которые вошли во Всемирное наследие ЮНЕСКО под названием «Девственные леса Коми». В Европе таких лесов осталось очень мало. И вдруг тут решили «порезвиться» французы со своим проектом целлюлозно-бумажного комбината! WWF поднял шум и запросил помощи у агентств. Откликнулась Швейцария. Но при этом они ровно такую же работу финансировали и в Африке, и в Киргизии, и еще в десятке стран.
— А что конкретно профинансировала Швейцария у нас?
— Ну вот смотри. WWF сказал: есть угроза для объекта всемирного наследия. Ее нужно предотвратить. Но для этого нужно, к примеру, 100 000 долларов в год для обеспечения хотя бы надежной охраны. Вот швейцарцы откликнулись и выделили грант.
— А что, у нас самих на это денег не было?
— В те годы не было денег даже на бензин для моторных лодок!
— То есть фонд финансировал непосредственно заповедник?
— 80% денег ушло на одежду, рации, лодки, моторы, обучение… Ведь в заповеднике вообще не было ни одного ученого-лесника. Были биологи, зоологи, начальники, просто лесники. Только 20% потрачено на саму рабочую группу, документы, мероприятия. Прошло три года. Фонд отчитался. И швейцарцы сказали: только охраны мало. Так результата не добиться. Нужна какая-то модель устойчивого развития территории. Вместе с Маевски мы разработали концепцию. Предложили ее Комитету лесов и Правительству Коми и стали искать место. Из четырех вариантов по совокупности выиграло Прилузье. Главный плюс там был – позиция администрации.
Лес модельной внешности
— А как возникла «Серебряная тайга»?
— WWF как международная организация главной своей задачей видит защиту исчезающих видов животных, редких экосистем, растений, девственных лесов… А швейцарское агентство ратовало за комплексный подход, который носит условное название «Модельный лес». Тут и вовлечение местного населения в активный процесс лесопользования, защита их интересов, грибных, ягодных и охотничьих угодий. Тут и разработка оптимальных принципов вырубки с учетом ландшафтов, ценности лесов с точки зрения их «девственности» (а такие леса в Коми есть не только в заповедниках). Тут и сертификация лесов по международному стандарту Лесного попечительского совета (FSC)…
— К этому еще вернемся. Как и почему поменялся статус структуры в Коми?
— В ходе дискуссий швейцарцы выразили намерение финансировать «Модельный лес» в Коми напрямую. Это направление в мире финансируют разные страны. В первую очередь — Канада. Мы показали успехи в рамках проектов WWF, но явно вышли за рамки этой организации.
Поэтому швейцарцы в 2002 году учредили здесь некоммерческую организацию: фонд «Серебряная тайга». Создана она на базе отделения WWF. Возглавил фонд, естественно, Пшемышлав Маевски.
— Хороша страна Швейцария?
— Ни разу там не был. Я все больше — по нашим лесам.
— А когда ты окончательно перешел в фонд?
— Я пришел в проект по конкурсу в 2001 году, тогда еще в отделение WWF в Республике Коми. Был координатором по лесной политике и заместителем директора. С 2013 года являюсь директором.
— Здесь зарплата больше, чем в академии?
— На тот момент — да… Хотя сейчас научные работники со стажем и степенями получают очень прилично. Нам стало трудно привлекать, например, сотрудников Коми научного центра. Те, кто может выполнить работу, посмотрят на цену вопроса и отказываются: и так дел хватает.
Главное для меня здесь — это возможность увидеть конкретные результаты своей работы. Ведь ученый — он как? Провел исследование, написал отчет, защитил диссертацию… Чтобы внедрить что-то из своих результатов в практику – это совсем другая история. Я вот горжусь, что Коми со своим проектом «Модельный лес «Прилузье» стала лидером в России и достаточно известна за рубежом.
Есть билет на балет
— Теперь к «таинственному» сертификату FSC. Кому и зачем нужна эта бумага?
— Она нужна тем, кто хочет продавать лесную продукцию за рубеж. Во всем мире уже давно достаточно внимательно относятся к проблемам экологии. И любой серьезный покупатель требует от продавца подтверждения не только законности его конечной продукции, но и документ о том, что сырье добыто у природы правильно. Никакая государственная контора такой бумаги выдать не может. Да и потребитель не очень-то поверит в такую бумагу.
Поэтому и существует целый ряд международных и национальных неправительственных структур, которые проводят экспертизы, разрабатывают стандарты поведения в лесу, обращения с местным населением и т.д. Существует экспертное сообщество за счет своего международного авторитета.
Лесной попечительский совет (FSC) – самая солидная из всех. Еще в 1999 году мы провели тестовую сертификацию по этой системе в Прилузье. Тогдашний заместитель главы Коми Анатолий Каракчиев говорил: «Ну… это как до Луны! Нам до этого уровня топать лет 30».
— А теперь?
— Первым — в 2003-м — получил сертификат Прилузский лесхоз. Этот документ обновляется каждые пять лет. Приезжают эксперты: смотрят, ходят, проверяют. Кстати, один из экспертов входит в наблюдательный совет «Серебряной тайги».
К теме подключилась компания «Монди». Тема большая, сложная и длинная. О ней надо говорить отдельно. Основные экспортеры у нас сертифицированы. С лесхозами и мелкими производителями проблем больше: требования жесткие, применяются самые современные технологии, включая космическое зондирование… Но по России мы – в лидерах. К нам едут учиться поляки, французы, финны и прочие шведы. И вообще, направлений и тем у фонда несколько: и по рекам, и по селам, и по ландшафтному планированию.
— А это уже политическая деятельность.
— Давайте не будем о грустном… Ну объявили нас «иностранным агентом»… Создали реальные сложности. Будем судиться, конечно.
— Хорошо. А как ты умудрился стать «отцом-героем»: семеро детей и семеро внуков?
— Так жизнь сложилась. Моему старшему сыну — 42, младшему — 3 года.
— Встречаешься со всеми?
— Со старшими, конечно, реже. Жена вот все мечтает собрать их всех вместе: и детей, и внуков. Скоро юбилей у отца, ему исполнится 95. Вот, думаю, там все и соберемся. Или если будет повод, то в нашем доме в селе Ыб — это ближе.
— Так ты там постоянно живешь?
— Да, по этому поводу с женой даже ссорились всерьез одно время… Но я ведь большей частью в экспедициях. На жене дом, корова, индюки, куры и две кошки. На мне — только собака.
— Значит, ты нигде от природы не отрываешься?
— Очень редко.
Беседовал Виталий ШАХОВ.
Газета ТРИБУНА
|
